Солоневич И. Л.

СОЛОНЕВИЧ Иван Лукьянович (1.11.1891—24.04.1953), русский мыслитель, публицист и политический деятель. Отец Солоневича — достаточно известный публицист Л. М. Солоневич, сын сельского священника, редактор и издатель газеты «Северо-западная жизнь» (1900—15), в 1909—11 называлась «Белорусская жизнь»). Мать Солоневича — Ю. В. Ярушевич, дочь сельского священника.

Детство и юность Солоневича прошли в Гродно и Вильно. Учился Солоневич в гродненской гимназии. Экзамен же на аттестат зрелости он получил в 1912, во 2-й виленской гимназии.

Проходя гимназический курс, Солоневич начал печататься в газете «Северо-западная жизнь».

Начальный период политического опыта и писательства во многом сформировал его убеждения. Позже, уже в эмиграции, Солоневич представил читателям портрет времени своей юности и жизни в Минске: «Политическая расстановка сил в довоенной Белоруссии складывалась так. Край — сравнительно недавно присоединенный к Империи и населенный русским мужиком. Кроме мужика русского, там не было почти ничего. Наше белорусское дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа, и интересы России. Тышкевичи, Мицкевичи и Сенкевичи — они все примерно такие белорусы, как и я. Но они продались. Народ остался без правящего слоя. Без интеллигенции, без буржуазии, без аристократии — даже без пролетариата и без ремесленников. Выход в культурные верхи был начисто заперт польским дворянством. Граф Муравьев не только вешал. Он раскрыл белорусскому мужику дорогу хотя бы в низшие слои интеллигенции. Наша газета опиралась и на эту интеллигенцию — так сказать, на тогдашних белорусских штабс-капитанов: народных учителей, волостных писарей, сельских священников, врачей, низшее чиновничество».

На политическую арену Солоневич вышел в 1910. Это было время, когда во главе русского правительства стоял П. А. Столыпин, когда в стране заседала III Государственная Дума. Это было время укрепления русского имени на окраинах. Борьба за русское дело в западном крае была достаточно опасна, особенно после убийства П. А. Столыпина в 1911. Все враги Русского Народа снова подняли свои головы и воспряли духом. 2 или 3 раза, как пишет Солоневич, ему пришлось отстаивать с револьвером в руках свою типографию от еврейских революционеров. Однажды пришлось даже стрелять, несколько выстрелов в воздух враз образумили толпу.

Здесь же, в газете «Северо-западная жизнь», Солоневич познакомился со своей будущей женой Т. В. Воскресенской (1894—1938), дочерью офицера. Она окончила с золотым шифром казачий Институт благородных девиц в Новочеркасске, а затем Высшие женские курсы в Петербурге. В Минск Тамара Владимировна была направлена преподавателем французского языка женской гимназии. С редакцией «Северо-западной жизни» она стала сотрудничать в связи с шумным процессом Бейлиса, ибо черпала материалы для статей у своего дяди А. С. Шмакова, известного знатока еврейского вопроса.

Женившись на Тамаре Владимировне, Солоневич переезжает в Петроград, где у них рождается сын Юрий. В Петрограде Солоневич поступает на юридический факультет университета.

В н. первой мировой войны Солоневич устраивается на работу в известнейшую тогда газету «Новое время»: он делает обзоры провинциальной печати, работает в отделе информации. В это время Солоневич был призван в лейб-гвардии Кексгольмский полк, но на фронт его не послали, ибо он был близорук и носил очки. В школу прапорщиков не пустили, потому как, по его собственным словам, «был слишком косноязычен».

Все рухнуло в февр. 1917.

«Рухнуло, — как считает Солоневич, — совершенно по пустяковому поводу. Обалделые толпы на Невском. Совершенно очумелые генералы в министерствах и штабах. Панически настроенная солдатня, для разгона которой довольно было бы одного кавалерийского полка. И ни одного сильного человека, который повел бы этот полк. Не оказалось ни одного человека и ни одного полка. Кабацкая сутолока в Таврическом дворце. Торжествующий и в то же время насмерть перепуганный Милюков. Честная сваха Керенский, сватающий пролетарского жениха к буржуазной невесте. Великие князья с красными бантами. Совершенно растерянное офицерство. Ни одной твердой опорной точки. Ничего. Даже разговаривать — и то не с кем. Одни большевики ясно и четко знают, чего хотят и к чему они идут. Таинственные агитаторы, выплывшие неизвестно откуда. Бессмысленная стрельба на улицах. Бессмысленные, случайные жертвы. У контрреволюционеров никаких пулеметов не было, и все «жертвы», которые несколько позже были так торжественно похоронены на Марсовом поле, — это все жертвы случайной стрельбы, разграбленных оружейных магазинов, мальчишеской игры с оружием».

Солоневич был одним из организаторов витебского русского спортивного общества «Сокол», а потом занимался в первом петербургском обществе «Сокол»; в 1914 он занял 2-е место на всероссийских состязаниях по поднятию тяжестей, преподавал гимнастику, играл в футбол. Для поддержания порядка организовали студенческую милицию, в которой Солоневич был начальником Васильевского отдела. Во время корниловского мятежа 1917 Солоневич находился при атамане Дутове представителем от общества «Сокол». Дутов со своими казаками должен был поддержать мятеж в Петрограде. Представляя организованных (ок. 700 чел.) и отлично тренированных спортсменов-студентов, Солоневич просил у Дутова оружия. Атаман потребовал не вмешиваться гражданских в военные дела.

С приходом большевиков к власти, с началом гражданской войны братья Иван и Борис Солоневичи бегут из красного Петрограда в Киев. Они работают на белых, добывают секретную информацию, ежедневно рискуя жизнью (как узнал позже Солоневич, эту информацию в белых штабах никто не читал). Средний брат Всеволод (1895—1920) погибает в армии Врангеля. В 1920 всю семью Солоневичей забирают в одесскую ЧК, после выхода оттуда опять начинается сотрудничество с белыми. Однако эвакуироваться вместе с ними И. Солоневичу помешала болезнь — сыпной тиф.

В Одессе Солоневич задерживается до 1926, работая «по спортивной части» в советских профсоюзах. В частности, в 1923 он служит спортивным инструктором в Одесском продовольственном губернском комитете. В 1926, переехав в Москву, Солоневич стал инспектором ВЦСПС (профсоюзов). Во все время жизни под Советами его не покидало желание бежать из «коммунистического рая». Но пока же приходилось делать доклады о спорте. По свидетельству самого Солоневича, он сделал более 500 докладов, благодаря чему лишился своего «косноязычия». Он писал брошюры-руководства по физкультуре в профсоюзах и готовился к побегу из СССР.

Когда младший брат (бывший инспектором физической подготовки Военно-Морских Сил) Борис, отбыв срок в концлагере на Соловках за подпольное руководство скаутским движением и ссылку в Сибири, вернулся в Москву, братья стали готовиться к побегу. Жена Солоневича фиктивно заключает брак с немецким техником и, получив германское гражданство в 1932, уезжает в Берлин. Первая попытка побега была предпринята в 1932, через Карелию, но братья не знали, что это район магнитных аномалий — их компасы неправильно показывали направление. Они заблудились, Иван заболел, и братьям пришлось вернуться. Вторая попытка была еще менее удачна: Бориса, Ивана и его сына Юрия ГПУ арестовало в поезде по пути в Мурманск. Братьям дали по 8 лет концлагеря, а Юрию — 3 года. В авг. 1934 все трое сумели бежать в Финляндию.

Попав в фильтрационный лагерь, Солоневич, взяв взаймы карандаш и бумагу, начал описывать все то, что пережил в СССР. Из этих записок составилась знаменитая книга «Россия в концлагере», принесшая автору мировую славу и финансовую независимость. «Россия в концлагере» писалась 2 года. Чтобы прокормиться, Солоневич разгружал мешки и бочки в гельсингфорском порту.

Солоневич рвался в бой с коммунистами, хотел издавать газеты. Но в Финляндии это было невозможно — слишком тесно экономически (лесной экспорт) и территориально она была связана с СССР. Финские власти не разрешили издание. Ему удалось достать визу в Болгарию.

«Россия в концлагере» разошлась при жизни Солоневича в полумиллионе экз. на добром десятке языков мира. Гонорары с иностранных изданий позволили писателю начать издавать в 1936 в Софии газету «Голос России». Направление и тематику газеты определяла фраза, вынесенная на первую страницу: «Только о России». (Первый номер вышел 18 июня 1936, а последний — 9 марта 1938). «Голос России» воспринимали как газету всех Солоневичей. В ней печатались все четверо представителей семьи Солоневичей: сам Солоневич задавал тон и идеологическое направление изданию; брат Борис, талантливый писатель, публиковал свои романы и статьи; жена Тамара Владимировна печатала свои «Записки советской переводчицы»; сын Юрий опубликовал «Повесть о 22-х несчастьях». Солоневич старался организовать на основе кружков любителей газеты «Голос России» сплоченную организацию народно-монархического направления. Он хотел воспитать тот здоровый монархический слой общества, который смог бы, вернувшись в Россию, встать во главе возрождающегося Отечества. «Я, — говорит Солоневич, — единственный подсоветский писатель, проповедующий монархизм от имени подсоветского мужика. Я — один из очень немногих людей эмиграции, которые от Монархии не имели ровно ничего… кроме строительства Российской Империи. Моего монархизма не поколебали даже и августейшие ”мужики”. Я — единственный из подсоветских свидетелей, пытающихся организовать какой-то, пока хотя бы только психологический, мост между теми, кто сидит в колхозах и концлагерях советского ада, и теми, кто сидит в такси и в лабораториях зарубежного рассеяния».

Подобная деятельность не осталась незамеченной советской властью: 3 февр. 1938 в редакции «Голоса России» прогремел взрыв. Погибли жена Солоневича Тамара Владимировна и секретарь Н. П. Михайлов. Издание «Голоса России» пришлось прекратить.

Весной 1938 Солоневич переезжает в Германию, в единственное место, где он мог чувствовать себя в безопасности от преследований советских властей. Находясь в Германии, он организовывает в Болгарии новое издание — «Нашу газету». (Первый номер вышел 19 окт. 1938, последний — 18 янв. 1940).

Человек слова и дела, человек, которому было тесно в эмигрантской среде, Солоневич ожидал скорейшего возвращения на Родину при скором падении большевизма. Он боялся опоздать и быть не готовым в быстро меняющейся обстановке кануна второй мировой войны. В одной из своих статей н. 1939 он дает даже такой прогноз: «Девять шансов из десяти на то, что уже в этом году мы сможем вернуться к себе на Родину». Солоневич надеялся на переворот, который должна была, по его мнению, сделать Советская Армия. Прогноз не оправдался, но он показывает то напряженное ожидание возвращения, которое владело им. Написание книги «Белая Империя» и есть результат этой готовности Солоневича к имперскому строительству.

«Идея “Белой Империи” — это, конечно, не программа, — говорит автор. — Это попытка сформулировать то общее, может быть, самое немногое, но зато и самое глубокое, что говорит в русском человеке и по ту, и по эту сторону рубежа. Так сказать, формулировка голоса крови. Попытка прощупать то основное, что строило Россию и что будет строить ее дальше. Значит — не программа. Программ у нас есть очень достаточно, и в нашем лагере они мало друг от друга отличаются. Это попытка найти неизбежность и неотвратимость наших путей, путей, по которым “желающие” пройдут победителями, а нежелающих судьба будет отбрасывать вон…»

До янв. 1940 в «Нашей газете» были опубликованы 2 главы из этого сочинения: «Дух народа» и «Монархия» (последняя была напечатана не до конца). С началом второй мировой войны газеты прекратила свое существование.

Его желание объяснить немцам, что с Россией воевать не надо, что не стоит обманываться вывеской СССР, что в этом государстве живет все тот же Русский Народ, не нравилось властям Германии, и гестапо не оставляет в покое непокорного писателя, несколько раз его арестовывают и наконец ссылают в провинцию, в Темпельбург, где он живет во время перипетий второй мировой войны. После войны он попал в английскую оккупационную зону, где жил до 1948.

* * *

 

Еще в к. 1930-х Солоневич разрабатывает учение о Народной Монархии, изложенное в его главном труде «Народная Монархия» (опубл. во время войны). По мнению Солоневича, Народная Монархия (в отличие от сословной) является идеалом русского государственного устройства. Она существовала в России до реформ Петра I и характеризовала соединение Самодержавия и самоуправления. После свержения большевиков именно она должна стать самой эффективной формой государственного устройства России. «Никакие мерки, рецепты, программы и идеологии, заимствованные откуда бы то ни было извне, — неприменимы для русской государственности, русской национальности, русской культуры». Русская политическая мысль, по мнению Солоневича, может быть русской политической мыслью тогда и только тогда, когда она исходит из русских исторических предпосылок. Отсюда вывод: «Политической организацией Русского Народа на его низах было самоуправление, а политической организацией народа в его целом было Самодержавие». Это исключительно русское явление — не диктатура аристократии под вывеской «просвещенного абсолютизма», не диктатура капитала, подаваемая под соусом «демократии», не диктатура бюрократии, реализуемая в форме социализма, а «диктатура совести, диктатура православной совести». Предложенное Солоневичем понятие «Соборная Монархия» обозначало «совершенно конкретное историческое явление, проверенное опытом веков и давшее поистине блестящие результаты: это была самая совершенная форма государственного устройства, какая только известна человеческой истории. И она не была утопией, она была фактом». По справедливому выводу Солоневича, превосходство Царской Власти неоспоримо: «Царь есть прежде всего общественное равновесие. При нарушении этого равновесия промышленники создадут плутократию, военные — милитаризм, духовные — клерикализм, а интеллигенция — любой "изм", какой только будет в книжной моде в данный исторический момент». В трудах Солоневича русская общественная мысль возвращалась к идее Монархии.

После войны Солоневич разрабатывает программу национального возрождения России на принципах Народной Монархии, которая публикуется в газете «Наша страна» в форме агитационного материала:

«Нам нужно вести монархическую агитацию.

Нам нужно знать и то, как ее следует вести, и то, как ее вести не следует.

Мы анализируем прошлое России, и мы говорим: были такие-то явления, происходившие в таких-то условиях, и при наличии этих явлений Россия — под эгидой Монархии — достигла таких-то результатов. И при ослаблении или гибели Монархии попадала в такие-то и такие-то катастрофы.

Мы подводим некий принципиальный фундамент под неоспоримые факты нашего прошлого.

Мы не строим никаких воздушных замков.

Мы представительствуем собою политический реализм, и мы боремся против всякого политического утопизма.

Прежде всего мы что-то строим: строим основное — идею Русской Народной Монархии. Строят ее очень разные люди: и белорусский крестьянин Иван Солоневич, и сибирский “землепроходец” Борис Башилов, и профессор Борис Ширяев.

Как и всегда в этом мире случается, некоторые точки зрения не совпадают — мы о них слегка спорим. Но основное совпадает вполне: Народная Монархия.

Мы рассеиваем мифы, опутывающие сознание монархической эмиграции, и мы из-под обломков старины пытаемся воссоздать тот момент, когда Монархия Российская была ближе всего к ее идеалу.

Наша задача — задача чисто агитационная.

Или, быть может, — миссионерская.

До России и в России мы должны проповедовать Монархию. Нам навстречу подымется великая волна народного инстинкта, народной боли, народных страданий. Подымется и волна народной надежды на лучшее будущее.

Эта волна — она будет — в этом не может быть никаких сомнений. Но могут быть сомнения — окажемся ли мы на высоте?..

Нам, монархистам, остается только один путь, путь “демократического” завоевания русских масс — масс, которые к этому “завоеванию” подготовлены и тысячелетней традицией России, и своим национальным инстинктом, и переживаниями послефевральского периода.

Этот путь не исключает наших стремлений к тому, чтобы будущая Русская Национальная Армия не попала бы в руки заговорщиков и утопистов, авантюристов и хамелеонов, чтобы в ней было создано по крайней мере монархическое ядро.

Для того, чтобы завоевать общественное мнение России и для того, чтобы создавать монархическое ядро в Русской Национальной Армии — мы все, настоящие монархисты, монархисты для России, а не для карьеры, — должны честно проанализировать все русское прошлое, без всякой оглядки на то, что скажут эмигрантские “княгини Марьи Алексеевны”.

Монархическая литература должна иметь в виду не служилые и привилегированные слои старой России, а конкретный Русский Народ, который жил на Руси Алексея Михайловича, в России Императора Петра Алексеевича и в СССР Сталина.

В России нет и не будет того социального слоя, который так характерен для монархической эмиграции.

Делайте для Монархии все, что вы только можете сделать: это единственная гарантия против абрамовичей и социалистического рая.

Нужно уметь обороняться и нужно уметь нападать.

И обороняясь и нападая, нужно по мере возможности ясно знать, чем идея Русской Народной Монархии отличается от идеи русской сословной Монархии и от социалистов, и от солидаризма.

Какие доводы имеются в распоряжении противника. Какие доводы являются фальшивкой и какие неоспоримы.

И как следует справиться с тем и с другим.

«Народная Монархия» предназначается для того же, для чего в свое время предназначался «Капитал» Карла Маркса.

«Народная Монархия» — схема.

Ее нужно разрабатывать дальше. Ее нужно пропагандировать.

Слово стало нашим оружием.

Научитесь им пользоваться. Это зависит от нас. Это зависит от вас.

«Дух» народа. Реальная жизнь страны определяется соотношением сил, в нашем русском историческом случае — моральных сил.

На стороне сепаратизма никакой реальной силы нет.

Российская империя выросла главным образом на базе стремления к объединению всех народов этой империи.

И мы, честные русские политики, морально обязаны предупредить США: если дело дойдет до насилия — то сила будет на стороне России, и такая сила существует.

Эта сила («дух» народа) прошла века, и века беспримерных в человеческой истории жертв во имя общего блага всех народов Российской империи.

Из двухсот миллионов населения России по меньшей мере 190 миллионов за единство страны будут драться, т. е. применять силу.

И основным пунктом любого соглашения должно быть официальное признание государственной суверенности России в пределах 1940 года, оставляя все остальные территориальные вопросы в компетенции будущего.

Исторический опыт доказал, что Россия — это не империя в римском или британском смысле этого слова. Это 196 сиамских близнецов, которые срослись в политическом, экономическом, бытовом, культурном и всяком ином смысле этого слова.

“Силой” в будущей России будет ее сегодняшняя внутренняя эмиграция, а никак не те остатки потонувшего мира, которые называют себя “монархистами в эмиграции”.

Для меня внутренняя эмиграция означает значительно больше: это не только скрытый внутренний протест, это также накопление сил для борьбы.

Внутренняя эмиграция состоит из очень сильных людей.

В какой степени “сильные люди” противоречат “сильной Монархии”? — Ни в какой степени. Государь Император Николай II Александрович был очень сильным человеком, но очень сильным человеком был и П. А. Столыпин.

Сегодняшняя Россия — это очень молодая страна, ее люди упорны, закалены, обуяны ненасытной жаждой знания.

Культурный отбор этих людей и будет правящим слоем России, независимо от того, будет ли у нас Монархия или республика, или судьба тяпнет нас какой-то новой диктатурой.

Нравится ли нам это или не нравится — это есть новое поколение. И не только хронологически, но и социально.

Новое поколение России, закаленное, упорное, жизнеспособное, молодое, ни при каких обстоятельствах не позволит “пузырям потонувшего мира” командовать собою.

Оно позволит себя убеждать, но как раз этого “пузыри” делать не умеют.

Нынешнее — советское — поколение вышло из иной социальной среды, со всеми политическими, психологическими и прочими предпосылками и последствиями.

С этим поколением эмиграция обязана считаться как с решающим фактором в жизни России.

Новая Россия будет новой Россией, с новой промышленностью, новым крестьянством, новым пролетариатом, новым правящим слоем и с новыми методами управления.

Россия будет страной чудовищной силы и великой, еще невиданной в истории мира, человечности».

 

* * *

 

Прибыв в к. 1948 в Аргентину, Солоневич вместе с сыном (художником) Юрием, финской невесткой (скульптором) Ингой и внуками Мишкой и Улитой поселился в Дель Висо, тогда почти безлюдном поселке в окрестностях Буэнос-Айреса, где им была снята «кинта» — аргентинский эквивалент русской дачи, под названием «Эль Мистерио» («Тайна»). Вскоре к ним присоединилась чета Левашовых-Дубровских и только через несколько месяцев — вторая жена Солоневича, немка Рут, намного моложе его, на которой он женился в Апплебеке (Западная Германия) в 1947. Их пребывание в Дель Висо описано Т. В. Дубровской в статье «Неодинаковый гений» («Наша страна», № 1472).

Фрау Рут появилась на жизненном пути Солоневича в Померании. До этого она была женой, а затем вдовой немецкого летчика, погибшего в России. Солоневич говаривал, что он совершенно изменил ее психологию и «обратил» во врага нацизма, доказав ей близость обоих режимов. Надо отдать ей справедливость: став женой Солоневича, Рут сочла своим долгом сделаться русской, и не только русской, но и сподвижницей такого большого политического деятеля, каковым был Солоневич. Она старалась делать все возможное для этого: с большим напряжением и трудом одолела русский язык, причем научилась не только читать и говорить, но и писать: старалась всеми силами понять сущность идеи народной монархии, разобраться во всей «мышиной возне» эмигрантских партий и союзов, словом, пыталась стать примерной женой Солоневича.

Что касается чисто бытового и житейского смысла, она была преданной нянькой и сиделкой Солоневича, в особенности в последние годы его жизни. Она целиком отдала себя уходу за Солоневичем.

Русская белая эмиграция в Аргентине отнеслась к основателю «Нашей страны» неоднозначно. С одной стороны, выпуски газеты раскупались нарасхват: никто не хотел пропустить ни одну из хлестких, талантливых статей Солоневича на злобу дня. С другой — многим была не по душе резкость суждений Солоневича, в особенности когда речь шла о петербургском периоде русской истории. Этот его — гл. обр. антидворянский — пафос всячески старался смягчить его соратник В. К. Левашов-Дубровский.

В 1950 Солоневич был выслан из Аргентины правительством Перона. Новой страной пребывания Солоневича стал Уругвай.

Высылка из Аргентины была следствием целого ряда доносов, настроченных в аргентинскую политическую полицию группой весьма различных деятелей русской эмиграции. Всем им Солоневич, верный своей привычке едко высмеивать как левых, так и ультраправых «пузырей потонувшего мира», наступал на мозоли. Под доносами, обвиняющими Солоневича в антиперонизме и прочих грехах, стояли чрезвычайно разношерстные подписи: от монархиста Н. И. Сахновского до меньшевика Н. А. Чоловского, издателя журнала «Сеятель». Особенный вес, по-видимому, имел донос некоего А. Ставровского, редактора газеты «За правду», перешедшего в католичество и вследствие этого пользовавшегося определенным влиянием в католических правящих кругах. Его главным помощником был католический ксендз, Филипп де Режи, прекрасно владевший русским языком и пытавшийся миссионерствовать в русской среде, соблазняя бедствовавших эмигрантов экономической помощью.

В связи с высылкой в письмах из Уругвая В. К. Левашову-Дубровскому Солоневич больше всего, однако, обрушивался на Сахновского, тогдашнего представителя Российского Имперского Союза-Ордена (РОВС) на Южную Америку. «Сахновский и другие подали на меня десятки синхронизированных доносов», — писал Солоневич своему верному сотруднику. «Они были инспирированы Внутренней Линией (внедренная в РОВС агентура НКВД). Однако от высылки я только выиграл: попал в обстановку, которая меня устраивает гораздо больше, чем Буэнос-Айрес. Но газета продолжает оставаться под угрозой. Недавно в полицию поступил новый донос, что я пишу по директивам советского агента. Я не питаю абсолютно никаких личных настроений даже против Сахновского, хотя мне известно, что основная часть доносов последовала именно от его группы».

Вскоре после высылки Солоневича, 9 авг. «Новое Русское слово» напечатало заметку следующего содержания:

«По распоряжению правительства Перона из Аргентины выслан И. Л. Солоневич, редактор еженедельной монархической газеты “Наша страна”. Сторонники И. Л. Солоневича связывают высылку с последними его выступлениями против военной части русских монархистов и с его призывом “не мешать Керенскому”. Решающую роль в высылке Солоневича, как передают, сыграла “внутренняя линия”, пользующаяся среди русской военной эмиграции в Аргентине большим влиянием. В качестве иллюстрации к настроениям этих кругов нам сообщают, что на состоявшемся в Буэнос-Айресе монархическом собрании была принята резолюция не оказывать демократам никакой помощи в их борьбе с коммунизмом. И. Л. Солоневич выехал в Парагвай».

После высылки Солоневича распространялись несколько вариантов слухов: 1. Слава Богу, что выслали — советский агент! (Это совершенно явно было пущено с целью компрометировать дело Солоневича и дальше). 2. Выслали по настоянию советского посольства и только потому де, что это лишь уступка настоянию советчиков — не закрыта газета, и Солоневич продолжает в ней писать. 3. Правительством Перона были опрошены представители некоторых русских организаций, и на основании их разговоров о «вредности» деятельности Солоневича было принято решение его выслать. 4. Солоневич вообще никуда не уезжал, а все это разыграно, чтобы он мог работать спокойно. 5. Солоневич уехал в США, но чтобы это скрыть, была придумана высылка. Вообще, в саму высылку люди верили с трудом, не допуская мысли о доносах. Однако ближе всего к истине оказалась версия № 3 — опросы действительно были, но как следствие именно доносов.

Дубровский пытался убедить Солоневича не разбрасываться на внутри-эмигрантскую полемику. В письме от 27 сент. 1950 он призывал: «Ты только посмотри “с холодным вниманием вокруг”, что творится в эмиграции. Грызутся все. Каждый, кому доступна пишущая или типографская машина, делает это печатным способом, кому недоступна — бегает с доносами. Мне кажется, что на этом фоне очень выгодной была бы серьезная позиция и линия, устремленная в будущее, мимо этого гнусного настоящего. Для этого ты должен переключить свои мысли в другую плоскость и заставлять машинку не “местию дышать”, а рисовать те “контуры будущей России”, которые ты ведь можешь сделать настолько интересными, что люди будут зачитываться. Надо подумать и о создании “Белой Империи”».

Солоневич сопротивлялся. «Номер 55-й убийственно благонамеренный»,—писал он Дубровскому. «Моя линия, как оказалось, вызывает риск для газеты. Твоя линия с абсолютной неизбежностью гарантирует ее медленное умирание. Ты слишком осторожен. Если нельзя писать: о РОВСе, демократиях, социалистах (Чоловский ведь тоже бегал с доносами), солидаристах, сепаратистах, дворянах, Чухнове, то это означает, что нельзя толком писать ни о чем стоящем», — преувеличивал Солоневич. «Нужно рисковать и дальше — обдумав этот риск, принимая во внимание опыт. Газета всегда держалась яркостью и смелостью. Если она попадет в благонамеренный разряд — ее читать не будут. Кроме того, получается впечатление, что “им” все-таки удалось зажать мне рот — это губит весь “престиж”: напугали, наконец… Нам нужно вернуться к стилистике “Голоса России”. Во всяком случае: даже если газету окончательно прихлопнут — у нас еще останется возможность что-то предпринимать. Если газета погибнет от умеренности и аккуратности — дело пропало окончательно: это будет означать, что человек исписался, струсил и что ничего больше тут ждать нельзя».

В этом споре оказался прав В. К. Дубровский. Искусно маневрируя, он не только сохранил газету, но и сумел отвлечь Солоневича от внутриэмигрантской полемики ровно настолько, чтобы он смог в последние годы жизни закончить свой капитальный труд, «Белую Империю», переименованную — по почину того же Дубровского — в «Народную Монархию».

Этому также способствовал переезд в Уругвай. Остановившись поначалу в чрезвычайно сыром и мрачном Монтевидео, где он заболел и находился в подавленном состоянии, Солоневичу вскоре удалось благодаря помощи и заботам представительницы «Нашей страны» В. Е. Леонтович-Нееловой переехать в пос. Сориано, где он почувствовал себя «точно в раю». «Сориано, конечно, дыра, но очень хорошая дыра», — писал Солоневич «Кваку», т. е. сыну Юрию (19 окт. 1950). «Чудесный воздух, тишина. Нашли для нас две квартиры и жду Рутику, чтобы решить, в которую. Мы стоим у какого-то порога. Нужно во что бы то ни стало сохранить бодрость духа. Мой сейчас совершенно бодр и я внутренне так спокоен, как не было уже очень давно».

Болезнь скосила Солоневича в расцвете творческих сил.

Соч.: Россия в концлагере. София, 1935; Россия в концлагере. М., 1999; Памир. Советские зарисовки. София, 1937; Белая Империя. Шанхай, 1941; Белая Империя. Статьи 1936—40. М., 1997; Статьи. Шанхай, 1942; Диктатура импотентов. Социализм, его пророчества и их реализация. Ч. 1. Буэнос-Айрес, 1949; Хозяин. Русская сказка. Буэнос-Айрес, 1952; Народная Монархия. Буэнос-Айрес, 1952; Роман во дворце Труда. Изд. 3-е. Буэнос-Айрес, 1953; Полное собрание сочинений. Т. 1. Великая фальшивка, 1956; Две силы. Роман из советской жизни. Борьба за атомное владычество над миром. С. 1—2. Нью-Йорк, 1968; Наша страна. ХХ век. М., 2001.

Лит.: Черепица В. Н. Преодоление времени. Минск, 1996; Смолин М. Б. Очерки имперского пути. Неизвестные русские консерваторы 2-й пол. XIX—1-й пол. ХХ в. М., 2000.

О. Платонов, М. Смолин, Н. Казанцев